Ротмистр - Страница 70

– Дык, как хутор по-новой заселили, так сразу и пошло. Здесь же когда-то давно люди не стали жить. Бросили все, ушли. А мы, как привязанные…

– Чего хотят… эти?

– Навьями кличем их… Чего… Известно чего! Жрать они хотят!

– Откуда известно?

– Мужик один, Сутокой его звали, пошел как-то на болото. Козу искать, коза у него пропала. И набрел, значит, на логово чертей этих. Там мертвяков навалено, вонища. У всех потроха выедены, лица обглоданы. Кто телом помягше, у того еще и мясо…

– Мужик этот здесь? Место может показать?

– Не, – Евлампий Иванович помотал головой. – Пришли они за Сутокой. Сразу и пришли. Там теперя он. Лежит. А место я могу указать. Только, чур, идете без меня.

– Стало быть, покойников…

– Да они и отрывают, навьи эти. Днем похороним, а по утру уже могилка пустая.

– Почему не соберетесь и не перебьете тварей всем миром?

– Ох ты какой!… Перебьете!… Твой-то, вон, тоже… Вояка! Забыл, поди, какой стороной револьвер держать!… Так и сидишь, в хате запершись да водкой залившись. И часы до рассвета считаешь. А поглядишь на навью – все, труба! Станет она свою волю навязывать, веревки из тебя вить. И тем кончится, что сам ты на болото пойдешь, пуговки расстегнешь и пузо свое подставишь поудобней… Страшно…

– К вам следователь приезжал. Почему не…

– Ат! – Евлампий Иванович не дал Ревину договорить. – Следователь твой!… Мы ему и так и эдак, по-человечески… А он заладил свое, мне, говорит, горбатого тут нечего лепить! На чертовщину хотите уголовное преступление списать?… И понес, и понес… И все, собака, кулаком своим в зубы тыкает. Показывайте сию минуту, говорит, где тело путейского инспектора запрятали! Ну, ему и присоветовали то место на болоте… Под вечер подсуропили… Да больше уж никто его не видел…

– Ну, а солдаты при офицере когда наведывались, почему им про трупы не сообщили?

– Какие такие солдаты? – удивился Евлампий Иванович – Не было никаких солдат! Ни при офицере, ни без!…

Ревин с Вортошем переглянулись.

– Эх! Да войском тут дела не исправить! – посетовал хозяин. – И вам здесь искать, кроме своей погибели, нечего! Уносите ноги поскорей, да скажите там, наверху, что необходимо поскорее людей отсюда вывозить, а железную дорогу пускать в обход.

– Ну, это мы поглядим еще, – зло процедил Вортош.

– Ты, мил друг, не харахорься! А послушайся лучше доброго совета. На тебя навья глаз положила, просто так теперь не отстанет, будь покоен… Вот еще, может сгодится вам, – хозяин поднялся кряхтя, порылся в шкафу и извлек пыльную зеленую папку, – у Сутоки в доме нашел я… Малевать он горазд был…

В папке оказались рисунки. Зловещие силуэты на фоне звездного неба, перенесенные в мельчайших деталях отпечатки в грязи, напоминающие по форме фасолину, несколько "портретов", похожих на наброски Вортоша.

– А зачем вы пустые хаты жжете? – спросил Ревин.

– А нечего стоять им! Да приют, да укрытие давать тварям!… Господа нашего молю об одном, – Евлампий Иванович перекрестился, – чтобы даровал он зиму лютую, да морозами побило бы адово отродье!…

Спать господа решили не ложиться. По настоянию хозяина, Ревин приладил на окна легкие ситцевые занавески, которые можно было отодвинуть одним пальцем. Вортош, хоть виду старался и не показывать, но тоже вздохнул облегченно, не мог он отделаться от мысли, что из непроглядной темноты следят за ним немигающие желтые глаза.

– Любезный Вортош, – попросил Ревин, – пообещайте мне одну вещь! Если вам что-то почудится, померещится, паче чаяния, если в голове возникнут какие-то голоса, дайте мне непременно знать, слышите!

– Хорошо! – Вортош кивнул.

– Я, в свою очередь, обязуюсь сделать то же самое. И давайте не станем списывать это на собственный страх или мнительность. Ибо здесь на лицо некое гипнотическое вмешательство. Я про такое читал.

Хозяин кампанию господам составлял недолго и вскоре отправился на боковую. Ревин с Вортошем гоняли чаи да слушали тикание ходиков.

Стрелки показывали три с четвертью, когда с улицы донесся истошный женский крик. Господа, не сговариваясь, лапнули рукояти револьверов, и бросились во двор.

Порошил мелкий снежок. Громадная лунища плыла низко, у самого горизонта, и от этого все предметы отбрасывали предлинные тени.

Кричала жена станционного смотрителя. Босая, в длинной ночной рубашке, со всклокоченными волосами, она казалась привидением в неверном ночном свете. Увидав людей, упала на колени.

– Отрубите мне руки! Отрубите мне!…

Вортош взял женщину за плечи, встряхнул:

– Что случилось, говори быстро!

– Я отдала… Я отдала его…

– Кого?

– Отдала… своего… ребеночка!… – женщина сотрясалась от рыданий -Поднялась, вынула из люльки и отдала… Вот этими вот… Не хочу!… Отрубите!… Ох!…

– Куда пошла та… тварь? Куда? Говори!

– Туда, – кивнула женщина безвольно.

– Вижу! – воскликнул Ревин. – Вижу!

На фоне лунной дорожки мелькнула какая-то фигура, скрылась за холмом.

Господа помчались вдогонку, не разбирая дороги, рискуя переломать ноги в рытвинах. Кровь стучала в виски, тяжелым колоколом отдавались удары сердца. Взобравшись на пригорок, увидели семенящую по луговине сгорбленную старушку, что-то прижимающую к груди.

– А ну, бабуся, стой! – закричал Вортош.

Деваться той в чистом поле было некуда. Но вместо того чтобы остановиться, старушка весьма резво припустила к амбару, оставляя в только что выпавшем снегу, четкую цепочку странных ассиметричных следов.

Старушка нырнула под высокое крыльцо и затаилась в темноте.

– Бабуся! – издали предостерег Вортош, стараясь совладать с дыханием. – Выходи по добру!