– Эй, любезный! – кликнул Савка лакея.
– Чего изволите-с?
– Ты не стой-ка давай, а садись, вот, за стол!… Весь затылок ты мне уже прожег, братец…
– Как можно-с!… – запаниковал тот. – Никак не смею-с!…
– А ну, садись, сказал! – прикрикнул Савка. – Перекуси чего… Не то заставлю сейчас чарку выкушать. А хозяйка запах учует да и ссадит тебя на первом причале… Скора на руку-то у нас хозяйка-то, сам, поди, знаешь…
Лакей сглотнул, забегал в отчаянии глазками и робко присел на краешек стула. Прожевал всухомятку бутерброд и воззрился на Савку со смесью недоверия и трепета.
– Тьфу! – не выдержал тот. – Ступай хоть чаю принеси…
– Сию секунду-с! – лакей облегченно перевел дух и со скоростью ветра скрылся на камбузе.
– Вот ведь наказание, – горестно вздохнул Савка. – И вправду его напоить, что ли…
Капитан свое дело знал – пароход прибыл в Тверь ранним утром, как того фабрикантша и желала. Не дожидаясь парадных сходней, Евдокия проворно сбежала по мосткам и нырнула в толпу на пристани. При простом платке, в сером платье с многочисленными юбками, она походила на домохозяйку или экономку, вмиг сделавшись неотличимой каплей бурлящего людского моря. Евдокия предпочитала слышать последние сплетни из первых уст, знать, чем дышит город, его чаяния и страхи. Обычный променад в базарный день не заменят ни газеты, ни приемы у губернатора, ни ассамблеи купцов да банкиров.
– Красавица, покупай яйца! – окликнула бойкая торговка в расписном платке. – Желаешь – вороньи! Желаешь – сорочьи!…
– Чего? – не поняла Евдокия. – Куры что ли нестись перестали?…
– Тю, простота ты! – махнула рукой торговка. – Вареные, говорю, есть. И есть сырые!…
– Ишь ты! – Евдокия усмехнулась. – Ну, дай тогда вареных дюжину…
– А-а! – протянула торговка. – Видать, на заработках-то муж у тебя…
– Это с чего бы вдруг?…
– Эка невидаль! – торговка усмехнулась, явно довольная собственной проницательностью. – Из вареных яиц пирог-то не спечешь. Ясно дело, хотыль ты муженьку собираешь. А быть сейчас в заработках только на новых мануфактурах. Все там сейчас, и городские, и из волости… Понаехали… – и, видя, как Евдокия задумалась, значительно подмигнула: – Аль не муженьку? А еще кому?…
– И много ли у тебя берут… вороньими-то?
– Ой, много! – торговка поправила платок. – Кабы не все!… Вот, на разводок еще спрашивают, под наседку. Коли сегодня положишь, к ягодному спасу уже запищат желтенькие. Добрые курочки у меня… И петушки добрые… Возьми, только из гнезда украденные, не пожалеешь!…
– Нет, благодарствую!… Сколько с меня?
– Пятиалтынный, красавица. Подороже нынче, потому как идут дюже хорошо…
Евдокия полезла за пазуху, задумчиво пробежала ногтем по стопке сотенных ассигнаций, нахмурилась. В кармане платья чудом отыскала смятый рублевик.
– Помельче-то не будет у тебя денежки? – растерялась торговка. – Не наторговала я еще на сдачу-то…
Евдокия лишь отмахнулась. Подхватила бумажный кулек с яйцами и растворилась в толпе.
– …Во-озьму на постой! Во-озьму на постой! – распевал гнусавым тенорком мужичонка с топорщившейся клином бородкой, расхаживал вдоль торговых рядов, как журавль.
– И сколь за угол просишь, дядя? – подступили двое парней, собой вида не местного, деревенского.
Мужичонка стрельнул хитрым глазом по пыльным лапоткам, по заплечным котомкам, изрек:
– Дык, коли с пропитанием, то три с полтиной ставьте!…
– Это что ж, в месяц? – ахнул один.
– Хех! – крякнул мужичонка в ответ. – Поди! Сыщи дешевше-то! Чай не один такой умный… Поманили вас длинной копейкой, вы и прибежали, как козлы за морковкой. Ждут вас тут, как же!… Во-озьму на постой!…
Парни переглянулись.
– А ежели со своими харчами, сколько станет?
– По два пятидесяти с брата.
– Мать честна!… Лучше в лесу станем жить, в шалаше…
– Давай-давай! – поддакнул мужичок. – Холода упадут – за пятерик не пущу… А так – все условия! Дом хоть и небольшенький у меня, но комната теплая. Мы-то с хозяйкой в чуланчик перебрались, мешать не станем.
– А много ли постояльцев у тебя набралось?
– Ну, – мужичок что-то прикинул в уме, – шестеро уже имеется… Четверых сыскать еще… Для ровного счета… Так как вы, согласные?…
Когда Евдокия вернулась к пароходу, ее уже ожидала целая делегация. Несмотря на ранний час, самолично встретить фабрикантшу прикатили управляющие, распорядители, архитектор и прочие господа, помогающие Евдокии половчее расстаться с деньгами.
– Евдокия Егоровна, дорогая! – вперед выступил директор, сделал попытку приложиться к ручке. – Позвольте поприветствовать вас, так сказать, на гостеприимной нашей земле, выразить надежду…
Евдокия сухо кивнула и всучила директору куль с яйцами.
Савка по-всякому представлял себе новую факторию, упакованные блестящей заграничной машинерией цеха, просторные дворы и склады. Но то, что он узрел воочию, превосходило самые смелые ожидания. Город! Настоящий город с улицами и площадями вставал на окраине Твери. Передового проекта здания двух, трех и даже четырех этажей из вишневого, крутого обжига кирпича, с башнями, с арками, с балконами и причудливыми окнами вырастали над деревянными домишками горожан. Дымили высоченные трубы паровых печей, лязгали по железной узкоколейке вагонетки с торфом, выбивая дробь по брусчатке, катили подводы с хлопковыми тюками лошади.
Пока ехали, Евдокия о чем-то живо переговаривалась с управляющими. Из-за шума Савка разбирал через слово. А когда ступили в ткацкий цех, он не то что других, себя слышать перестал. Сотни станков, установленных рядами, будто римский легион, создавали невозможный грохот. Подобно гигантским паукам тянули сотни нитей, с непостижимой скоростью гоняли челнок и сердито плевались паром. Под тысячами прядильных веретен истаивали на глазах кипы пряжи. Шибали в нос едкими щелоками красильный и белильные цеха. Горами возвышались штабеля готовых к продаже тканевых рулонов, ожидающих погрузки. Покуда громадные мануфактуры обошли, у Савки уж и ноги заболели. Не иначе, всю Россию вознамерилась фабрикантша одеть.