– Ты-то почем знаешь?
– Дык, что я… Все знают, – Дураков переступил с ноги на ногу. – Жалование везут… Ассигнациями… Эт давно уж пора!… Да царскую чеканку еще… Лазутчикам платить и пашам на подкуп… Турка-то, она наши ассигнации не жалует, ей золото подавай…
Специальным распоряжением Ревину разрешалось задействовать в сопровождение до сотни сабель, но он ограничился двумя десятками казаков. Ранним утром выступили на север. Налегке уйти не получилось, на хвост упала оказия: почтовый тарантас, вольноопределяющийся инженер с целой телегой скарба и офицер, отбывающий в отпуск по ранению, также везущий изрядно баулов и тюков. Поэтому тащились медленно с частыми остановками, кланялись каждому камню, и до приграничного сельца добрались только на третьи сутки далеко за полдень.
Сопровождавшего груз капитана Мурмылева Ревин отыскал на постоялом дворе. Тот, раскисший от жары и безделья, сидел в комнатушке на втором этаже, возложив ноги в грязных сапогах на окованный железом сундук, и вяло обмахивался фуражкой. Внизу резались в карты солдаты охранения. Появлению Ревина капитан обрадовался:
– Ну, наконец-то!… Знали б вы, как мне обрыдло в этом клоповнике! Эти вечно пьяные канальи! Верите? Я целую неделю сижу здесь безвылазно, будто узник в одиночке, прикованный к чертовым кандалам, – Мурмылев в сердцах пнул сундук. – Мне, как заключенному, носят сюда еду и, пардон, ведро… Да-с! Ни на секунду не могу оставить без присмотра. Будто камень на шее!… Ну, что же? Прикажите грузить и в путь!
– Я вполне понимаю ваше нетерпение, но есть два существенных момента. Во-первых, скоро ночь и выступить, боюсь, придется подождать утра. А во-вторых, извольте уточнить, куда вы намерены грузить сие имущество?
– А вы что же, без кареты?
– Я, признаться, привык все более верхом, – Ревин позволил себе улыбнуться.
– Как? Разве вам не передали? Моя карета разбита! Она выдержала только полпути и сюда мы добирались на чем придется. На простой телеге, прикрыв сундук рогожкой… Боже мой! Признаться-то стыдно!…
– Я постараюсь раздобыть какой-нибудь транспорт к утру, – пообещал Ревин. – Отдыхайте!…
Единственная карета с крытым верхом отыскалась у заезжего дьяка, занесенного на постоялый двор невесть каким ветром. Дьяк продавать карету отказался категорически, но после получаса уговоров заломил такую цену, что пришлось бы открывать сундук с деньгами.
– Дозвольте, вашбродие, – не выдержал Семидверный, – я поторгуюсь!
– Валяй! – Ревин махнул рукой.
Не долго думая, Семидверный сгреб дьяка за грудки и смазал по физиономии волосатым кулачищем. Аргумент оказался настолько убедительным, что цена сразу упала впятеро.
– Отставить, урядник! Будет вам…
– Жаль, – Семидверный поскреб костяшки. – Можно было бы еще поторговаться…
Дорога вилась серой змеей. Огибая кручи, петляла меж камней, переползала звонкие речушки. За спиной остался день пути и беспокойная ночь, проведенная под открытым небом. Спали вполглаза в обнимку с оружием, а едва забрезжил свет, тронулись в путь.
Некоторое время отряд сопровождал казачий разъезд, встреченный по дороге. Старшой с нашивками хорунжего порассказывал, что по слухам ходит в этих краях большая, до сотни сабель, банда. Учиняют резню, грабят обозы, угоняют скот. А после, одним им ведомыми тропами, рассыпаются по неисчислимым пещерам и ущельям, оборачиваются мирными крестьянами в деревнях, уходя от возмездия карательных экспедиций, как вода сквозь пальцы.
Мурмылев, сидевший рядом с кучером, нервно поежился, услыхав такие известия, расстегнул застежку кобуры.
– Как по-вашему, – спросил он Ревина, когда казачий разъезд со свистом и улюлюканьем унесся прочь, – следует нам ожидать нападения?
– Нападения следует ожидать всегда, – пожал плечами Ревин. – Уж коли угораздило случиться войне…
– Тем удивительнее ваше спокойствие… При таком уклончивом ответе…
– Помилуйте, капитан! Откуда же я могу знать наверняка?… У вас были кампании за плечами?
Мурмылев вздохнул и покачал головой.
– Нет. Врать не стану… Постреливать приходилось, но на войне впервые.
– Хорошо, – кивнул Ревин.
– Что хорошо?
– Что не стали врать, и что приходилось постреливать. Да не переживайте вы так! Два десятка казаков это не такая легкая добыча! Верно, Семидверный?
– Эт точно! – отозвался урядник. – Эт не булки с маком!…
Мурмылев успокоился, но не надолго.
Примчался дозорный, круто вывернув удила, осадил коня.
– Ваше благородие! Засекли верховых числом до пяти! Под ружейный выстрел не подходят, идут следом. Дозвольте пугануть?
– Отставить! От кареты ни на шаг!… Наддать ходу!
Кучер стеганул упряжную двойку, но каменистая почва разгон держать не позволяла, того гляди, колеса отвалятся. Позади, то и дело, мелькали башибузуки, джигитующие на горячих арабцах. Оторваться от них нечего было и думать.
Дорога лежала посреди долины, что с каждой верстой все более сужалась к ущелью. На полевой трехверстке место так и называлось: "бутылка". Лучшего места для засады, чем узкая горловина прохода, и желать не надо. Утешало то, что там всегда стоял российский кордон.
Слабый порыв ветра донес раскатистые отзвуки грома, словно из-за горизонта надвигалась туча.
– Вы слышали? – насторожился Мурмылев. – Похоже, гроза?
– Только на небе ни облачка, – Семидверный имел свое представление о природе эха. – А на счет грозы, это вы верно…
– Стреляют, кажись! – привстал в стременах один из казаков.
– И бахает что-то!…
– Пушки! – подсказал Дураков.