Ротмистр - Страница 57

Дурниной орали ишаки, в ужасе, позабыв, что не наделены способностью полета, штурмовали крыши строений куры, теряя пучки перьев. Не уступали животным в безрассудстве горожане, кто-то пытался найти спасение под перевернутой арбой, кто-то, не чураясь зловонных помоев, плюхался лицом в сточную канаву. Лютые, скорые на расправу казаки, появившиеся ниоткуда, сеяли страх и панику. Вытравив из сердца жалость еще на Кавказе, в бесчисленных рубках с горцами, они поили шашки чужой кровью. Тех, кто не успел отбросить оружие и поднять руки, убивали на месте без разговоров.

С высокой башни минарета с отчаянным воплем выпал турецкий стрелок, как куль с мукой грянулся оземь и затих, это удальцы, вскарабкавшись по узким лестницам, вынесли его на остриях пик. Закурились над крепостью дымы, потянуло удушливой гарью от обложенных соломой казарм, где забаррикадировалась и остервенело отстреливалась часть гарнизона. Обезоруженных редифов сгоняли в амбар, щедро присыпая руганью и плетьми. Какой-то офицерский чин, не желая сносить побои и унижение, попытался за сапог стащить казака с седла. Страшным ударом офицеру снесло полчерепа, кровавым кулем он упал под ноги своим соотечественникам, заставив тех шарахнуться в стороны, как от проказы.

В конце улицы в сопровождении верховых показалась процессия во главе с комендантом крепости при парадном мундире и регалиях. Паша вручил русскому полковнику символический ключ от ворот, смиренно прося не чинить дальнейшего разорения. Все было кончено. Хасанкале сдавалась на милость победителю.

Неполная казачья сотня с налета, в считанные минуты взяла крепость, к которой российское командование никак не решалось подступиться даже в своих самых смелых планах. Отсюда открывалась дорога не только на Эрзерум, до которого, по словам Семидверного, "оставалось полдня хода и то, если на четвереньках, и еще задницей наперед", но еще создавался опаснейший для Мухтар-паши плацдарм для тылового удара. Ревин, признаться, и сам не рассчитывал на такой успех. В его планы входил лишь внезапный набег на цитадель, в надежде, что ошеломленный враг не скоро соберется в погоню за летучей сотней. Кто мог знать, что из семисот солдат гарнизона в крепости осталось лишь немногим более двух сотен, да и те пребывают в расслабленном состоянии духа, никак не ожидая появления русских в столь глубоком тылу?

– Ревин, черт вас возьми! – перепачканный в саже Одоев сжимал одной рукой револьвер, в другой держал початую бутыль. В глазах капитана плясали лихие чертики. – Вы – бог войны! – Одоев упал на колено, приложив бутыль к груди.

– Да вы пьяны, капитан! – констатировал Ревин.

Радостным, в отличие от других, он не выглядел.

– Это еще не то слово! Такая победа опьяняет почище опиума! Прошу вас, господин полковник, назначить меня комендантом крепости. Я всю жизнь мечтал покомандовать крепостишкой вроде этой. Прошу! – Одоев уронил голову на грудь.

– Покомандовать? – Ревин усмехнулся, изогнув бровь. – Да извольте! Только учтите, господин комендант, что через час мы оставляем Хасанкале и выступаем.

– Браво! – расхохотался Одоев. – Хорошая шутка!

– Увы, капитан. Это не шутка.

– То есть, как не шутка? – лицо Одоева приняло озадаченное выражение. – Это же блестящая виктория! Перелом войны, если угодно! Следует немедля отправить посыльных к командованию и держаться до подхода войск. Что значит, оставляем?…

– Извольте взглянуть на факты. У меня людей немногим более полусотни, и из них, прошу заметить, ни одного артиллериста. Это раз, – Ревин принялся загибать пальцы. – Весть о том, что мы здесь, уже разносится во все стороны со скоростью арабца, роняющего пену, и турки окажутся под стенами намного раньше подкрепления, которого, особенно в свете последних событий, командование вообще, вероятно, не выделит. Это два. Нам попросту не удержать цитадель, капитан. Не говоря уже про то, что наше предприятие имеет под собой совсем иные цели, – Ревин бросил взгляд на Вортоша, стоящего в стороне, но напряженно вслушивающегося в слова полковника. – Это, если угодно, три. Посему, ни одной лишней минуты мы в Хасанкале не задержимся.

Одоев сделался мрачнее тучи, но смолчал.

– Виктория, она хороша к месту. А так, – полковник пожал плечами, – Бог дал, Бог взял.

Ревин распорядился заклепать все пушки, изъять кассу крепости, поджечь склады и арсенал.

– Непотребств населению не чинить! – велел он Семидверному. – Вина не употреблять! – и пригрозил: – Увижу пьяного…

– Эт не извольте сумлеваться! – поспешил заверить урядник, стараясь дышать в сторонку.

Спустя означенное полковником время, отряд выкатился на рысях из обычно удерживаемых на запоре потайных ворот, успев, однако, основательно прогуляться по кухням и чуланам на предмет продовольствия. Колонну спешно догоняли приотставшие, кто с туго набитыми харчами седельными сумками, кто, наоборот, пустыми, но расхристанными и с такими масляными рожами, что предмет их занятий сомнений не вызывал.

– Распустились у вас солдатики, господин полковник! – позволил себе сделать замечание несостоявшийся комендант. – Выпорол бы через одного…

Ревин прятал ухмылку и расправу чинить не спешил. Ну, подгулял боец "по сладкому делу", бывает. Одежка не порвана? Морда не поцарапана? Значит, смуглянку в соломе вывалял по согласию. А то, что сидит, покачиваясь, так это не пьян казак, а просто навеселе. Потому как, если казак пьян, то он, соответственно, и в седле усидеть не сможет.

Позади, взметнув тучу воронья и заставив землю вздрогнуть, грохнул взрыв, раскатился по округе, гавкнул эхом в горах. Это догорел запальный шнур и на воздух взлетел пороховой погреб, ознаменовав победителю прощальный салют.